(Первую часть читайте здесь)‍

Вторая мировая война заложила в нашей новейшей истории ряд предохранителей, которые — если не покидать северное полушарие — кажутся универсальными. Неприкосновенность международно признанных границ, неприемлемость геноцида. Но даже это — вопрос перспективы. Если спросить у индонезийского таксиста, что он знает о Второй мировой, услышишь: это война, благодаря которой Индонезия стала независимой.

Мы перевариваем этот ответ, медленно передвигаясь по столице крупнейшего островного государства мира, которое насчитывает от 13 до 25 тысяч островов по разным подсчетам. Все зависит от того, территорию какого размера уже считать островом (и как быстро будет подниматься уровень мирового океана, ведь глобальное потепление является главным местным врагом: согласно самым мрачным прогнозам, в ближайшие 25 лет треть Джакарты окажется под водой). Собственно, одним государством тысячи отдельных островов сделали колонизаторы: сначала португальцы, затем британцы, потом голландцы ездили сюда за пряностями, на которых потом зарабатывали баснословные деньги в совершенно других частях мира. Собственно, само название Джакарта (тогда Джаякерта) происходит из 1527 года, когда султанат Демак разгромил португальский флот и захватил поселение, где белые враги собирались заложить форт. Так это место и назвали: городом победы, однако победным ему суждено было быть недолго. Вскоре оно, как и вся Ява, как и остальные окружающие острова, стали Нидерландской Новой Индией. До конца 19 века здесь процветало рабство, которое нидерландцы начали признавать совсем недавно.

В Кота Туа, небольшом районе на севере Джакарты, до сих пор сохранились светлые постройки с большими окнами 17-19 веков, а еще каналы, которые голландцы, как и здания, привезли с собой, подарив городу регулярные вспышки малярии и других болезней: тропическим москитам каналы понравились больше всего. Привычка бросать в каналы, как в мусорную корзину, весь хлам осталась у индонезийцев до сих пор. В туристическом районе водоемы еще как-то поддерживают в приличном состоянии, но уже в паре километров оттуда, вокруг местного китайского квартала — каналы превращены в вонючие помойки.

Наш таксист, по большому счету, не ошибается. Еще до японской оккупации местный поэт, эссеист и журналист Сутан Такдир Алишахбана активно продвигал индонезийский язык как главный инструмент национальной идентичности, образования и современной литературы — вместо колониального нидерландского или региональных языков, таких как яванский или его родной язык минангкабау. На тот момент общий индонезийский язык только зародился, точнее, им в 1928 году назначили малайский — самый распространенный язык межостровной торговли еще с 13 века. Алишахбана был убежден, что смысл национального языка в гибкости, эффективности и готовности к современным потребностям — поэтому призывал к грамматическому упрощению, внедрению современной лексики и превращению нового индонезийского языка в язык интеллектуальных дискуссий, а не только бытовых нужд. Главной площадкой для этого в тридцатых годах стал основанный им журнал. Как несложно догадаться, в 1942-м первым запретом японцев, захвативших Индонезию, был запрет на нидерландский, до того официальный на архипелаге, язык. Поскольку быстро выучить японский возможности ни у кого не было (это даже с нынешними учебными средствами непросто), на определенное время японцы разрешили пользоваться индонезийским.

Многих национальных героев Индонезии того времени после Второй мировой нередко называли коллаборантами: отец нации, Сукарно, пошел на сотрудничество с первого же дня, за это даже орден от императора получил. Поэт Алишахбана возглавил языковой офис, все три года модернизируя индонезийский язык. Приглашая к себе то врачей, то инженеров, то физиков — чтобы выписать необходимые для качественной интеллектуальной коммуникации термины. Поэтому, когда японцы ушли в 1945 году, Индонезия уже могла вполне современным языком сказать, что не ждет возвращения голландцев и стремится к независимости. Дочь Алишахбаны, семидесятилетняя писательница Тамалия, в начале марта 2022 года устроила демонстрацию под российским посольством. Ее глаза полны слез, когда она говорит нам: “Мы перед Украиной в огромном долгу. Ведь в 1946 году, когда нам понадобилось признание ООН, именно постпред Украины Мануильский проникся нашим вопросом…”.

Мало кто в Украине знает, что с 1945 по 1949 год в Индонезии шла война за независимость. Потому что сначала голландцы не собирались отдавать свою колонию, потом пытались отрезать от нее все, что на вид плохо держалось вместе. Теперь за независимость воюет Украина, а Индонезия делает вид, что она нейтральна, и категорически не понимает, зачем украинцам понадобилось сопротивляться. Это и непереваренная травма колонизации, и последствия заметной исламизации последних лет: при слове «Запад» даже у местных с высшим образованием дергается глаз. На слова «в 2013 году мы хотели вступить в ЕС, а наш президент нет, поэтому пришлось протестовать...» — я чувствую от собеседников холодное удивление. Мол, а пальцы в розетку засовывать точно обязательно, вы же вроде взрослые люди? Здесь нам не понять друг друга: тот самый Евросоюз, который для нас — единственная возможность держать своих коррупционеров у власти в притомном для сосуществования с ними состоянии, для местных — неутомимая сила, которая постоянно пытается тебя нагнуть и выжать досуха. Та же Россия, которая для нас — хтоническая гнилая автократия, готовая все живое вокруг себя задушить, только бы не видеть, как буквально по соседству демократический протест за неделю может привести к вменяемым результатам, для местных — правопреемница Советского союза, который ощутимо помогал: подводными лодками, едой, политическими услугами. У российских дипломатов достаточно ресурсов и нет неважных стран. Украине на государства типа Индонезии (хотя она и входит в Большую Двадцатку) никогда не хватало времени, пока не стало поздно. Нельзя одновременно знакомиться и сразу что-то требовать. Особенно здесь, в стране резинового времени.

Фото: Ardiansyah Arsha

А нам же на самом деле есть много чего о себе рассказать. «Я и понятия не имела, что у вас живут мусульмане», — признается Тамалия. Свою последнюю статью, о Крыме, она заканчивает словами: «православная подавляющим большинством граждан Украина избрала президентом еврея, который поставил министром обороны мусульманина...». Председатель Меджлиса Рефат Чубаров, к слову, в Индонезии был в начале этого года — и встреча с ним на многих произвела сильное впечатление. Для секулярной (за исключением нескольких отдельных регионов, где действует шариат) страны, в которой живет едва ли не самое большое количество мусульман в мире, сначала советские, а затем российские репрессии против крымцев — это аргумент. Как и российские репрессии против собственных меньшинств. Каждое новое знакомство в Джакарте показывает все нагляднее: Россию или Китай здесь — и в остальных подобных государствах — невозможно обойти количественно. У нас нет столько денег на блогеров, на «культурный обмен», на финансирование культурного центра. Здесь нужна совершенно другая информационная доктрина: похожая на натовскую в обороне против Советского Союза, который — как сразу поняли союзники — победить можно только качественно. Возможно, докричавшись до поколения, которому еще не промыли мозги российские культурные обмены. К джакартийским сверстникам тех, кто несколько недель назад стоял в Киеве под театром Франко.

А для этого здесь должно залетать, почти слово в слово повторяют сразу несколько моих собеседников разного возраста — и украинских, и индонезийских. Viral, оно должно становиться viral.

Представьте себе это viral для страны с населением в 280 миллионов человек.